Первые четыре отрывка из книги размещены в виде отдельных статей сайта — их легко найти по названиям. Каждый из них не обязательно является продолжением предыдущего. Нумерация отрывков соответствует только последовательности их размещения на сайте.
Контрразведка (продолжение)
Начало службы
В начальный период чекистской службы мне везло с руководителями. До призыва это был Горбушин Николай Аркадьевич — старший оперуполномоченный в Оленегорске. В конце 1978 года я пришёл к нему в кабинет и заявил: «Хочу служить в КГБ». В течение года он изучал меня на оперативном контакте, наполнял материалами будущее личное дело. А под Новый Год неожиданно объявил: «Поедешь в Минск на Высшие курсы КГБ. Надо срочно вступить в партию». Это условие было обязательным. Вступление в КПСС никакого труда не составило – общественных нагрузок у меня было достаточно, в рекомендациях тоже недостатка не было. Один рекомендующий был ИТРовец, второй – рабочий, это тоже было обязательно.
Первые, с кем новобранцы сталкиваются уже на службе – это кадровики. Далеко не всегда представители этих подразделений бывают приятными и умелыми в общении. Недаром в КГБ кадровиками часто становились те оперативные сотрудники, у которых не ладилась работа с агентурой (но это не было правилом). В моём случае замом начальника Управления по кадрам был замечательный человек – Виктор Лукич Доля. Он провожал меня в Минск, по-отечески напутствуя, и встречал так же – приветливо и с добрыми советами.
Получил я, молоденький лейтенант, табельный пистолет, служебное удостоверение и отправился для прохождения службы посёлок Полярные Зори (городом он стал позже). Должность – оперуполномоченный, объект оперативного обслуживания – Кольская атомная электростанция (КАЭС). Месяц жил в общежитии, пока мой предшественник не уехал к новому месту службы и не освободил служебную квартиру. Звали его Альберт Дутышев. О коллегах плохо говорить не принято, и всё же истина дороже. Квартиру он оставил в таком состоянии, как будто там был свинарник. Исходя из этого я понял, почему на КАЭС поначалу ко мне отнеслись очень настороженно. Атомщики – люди образованные, а наличие хорошего образования предполагает и надлежащую культуру жизни. У Альберта её явно не было. Тем не менее, первая в жизни квартира к тому же трёхкомнатная, хотя очень тесная, в холодном блочном доме — всё равно была настоящим житейским счастьем. Жена у меня хорошая хозяйка, быстро привела жилище в божеский вид.
На обслуживании особо важного объекта — Кольской АЭС я оказался благодаря своему техническому образованию, чему впоследствии был очень рад. Во-первых, было интересно знакомится со станцией, с технологией её работы, поучительным было и постоянное общение с инженерно-техническим персоналом. Во-вторых, сугубо технический и режимный характер объекта оперативного обслуживания не предполагал активной работы по т.н. «пятой линии» (противодействие идеологическим диверсиям или проще — политический сыск). Такая задача ставилась всем сотрудникам, но далеко не всем это нравилось. Понятно было, почему необходимо держать в поле зрения лиц, преклоняющихся перед западным образом жизни (так это тогда именовалось) – считалось, что это может быть предрасположенностью к измене родине или потенциальной основой вербовки западными спецслужбами. Я был «правильным» чекистом, но так и не осознал, почему мы должны были не любить песни Высоцкого или изымать перепечатанные книги Солженицына (как бы критично мы-чекисты к этому «обустройщику России» не относились). Помню, начальник отдела увидел у меня самиздатовскую книгу воспоминаний Пуришкевича (участника убийства Распутина) и настойчиво пытался выяснить, кто мне её дал, а потом требовал профилактировать (!) владельца (так назывались особые «воспитательные» беседы). Такие «профилактики» шли в зачёт оперработникам, хотя ценились гораздо меньше, чем вербовки или заведение дел оперучета – ДОП (дел оперативной проверки) или ДОР (дел оперативной разработки). Отдельные сотрудники этим активно пользовались, потому что никакого труда эти профилактические мероприятия не требовали, а в отчётах смотрелись хорошо.
В первую неделю службы я дневал и ночевал в кабинете, изучал литерное дело и прочие документы, запоминал фамилии, названия. Голова была молодая – запоминала всё хорошо. Потом состоялось представление директору АЭС – тогда ей руководил Александр Павлович Волков, очень достойный и уважаемый человек. Здесь следует оговориться — скорее директор КАЭС был представлен мне, а не я ему. В те советские годы оперативные сотрудники КГБ уже не внушали такой страх, как в сталинские времена. Но ни доли шутки не было и в том, что молодой лейтенант КГБ мог запросто «построить» общевойскового полковника (при реальной необходимости). Причём, в этом уже не было никакого «пролетарского» хамства — к 80-м годам Андропов Ю.В. выстроил в СССР отличную школу не только обучения, но и воспитания чекистских кадров.
Кроме меня в посёлке был ещё один сотрудник – майор, бывший «особист» Тыщук Григорий Афанасьевич. Он оперативно обслуживал окружение атомной станции – управление строительства КАЭС, прочие мелкие предприятия и социальную сферу посёлка. Организационно мы с коллегой Тыщуком входили в состав Апатитского горотдела КГБ, который возглавлял подполковник Калякин Константин Георгиевич – статный, уверенный в себе, активный и, надо признать, оперативно грамотный начальник. По крайней мере, документы он составлял отменно и от подчинённых требовал того же. До перевода в Апатиты он служил в сочинской «девятке». 9-е Главное управление КГБ позже было переименовано в федеральную службу охраны (ФСО). «Девятошники» всегда отличались тем, что открывали ногой любые двери, дескать: «Мы первых лиц охраняем!» Примерно так Калякин ставил себя и в работе горотдела. И от оперо́в добивался того же – с руководителями объектов оперативного обслуживания не церемониться, если что-то по службе надо, не просить, а жестко требовать. Но при этом ни фамильярности, ни бестактности в общении с окружающими Калякин не допускал. (Калякин К.Г. умер в 2005 году в Сочи, ниже его фото после увольнения из органов).
Коллега мой — Григорий Афанасьевич был мужик простецкий, оперативную работу знал и любил, но документы писал корявенько, малограмотно и обхождением культурным не отличался. Очень любил грызть семечки, делал это постоянно и очень ловко, закидывая их в рот снизу вверх, не поднося ко рту руку, и выплёвывая шелуху под ноги. Калякин этого в нём терпеть не мог и делал строгие замечания, а у Тыщука без семечек начиналась буквально ломка, как у наркомана. Калякин считал его совершенно непригодным для работы с физиками-атомщиками и прочей станционной интеллигенцией, поэтому появляться на КАЭС ему не разрешал. Он его часто «строил», воспитывал, а Тыщук по-другому просто не мог, да и не хотел (возраст у него был уже предпенсионный). Этот в хорошем смысле слова «хохол» (родом из украинского города Луцка Волынской области, что на самом западе Украины) был силён по-своему – всех в посёлке знал, всё мог пояснить и всё умел достать. Поэтому, например, пайковое обеспечение сотрудников всего Апатитского отдела КГБ поручалось ему. Все оперработники получали офицерский продовольственный паёк, для чего прикомандировывались к одной из местных воинских частей – а это была родная стихия для бывшего особиста Григория Афанасьевича.
Между нами двоими отношения были отличные – он не командовал, а я не злоупотреблял самостоятельностью и независимостью. Мы даже встречались семьями, хотя разница в возрасте была почти двойная. Его жена Лилия Андреевна угощала хлебосольно и приветливо. Даже когда в скором времени Калякин стал позиционировать меня, как старшего сотрудника в посёлке, майор Тыщук не обижался. Гораздо хуже сложились у него отношения с другим нашим коллегой. Примерно через год после моего приезда в Полярные Зори на КАЭС была введена должность зам.директора по режиму, замещать которую полагалось офицерам действующего резерва КГБ (такова была практика на всех особо важных предприятиях). На КАЭС офицером ДР стал тоже возрастной подполковник Алексей Иванович Колпаков. Надо отдать ему должное – ко мне (к тому времени всего лишь старшему лейтенанту) он относился очень доброжелательно, уважительно и даже в чём-то по-отечески, не пытался ни руководить, ни командовать, хотя участок оперативного обслуживания у нас был один – КАЭС. Фактически мы были, как два медведя в одной берлоге. А вот с Тыщуком они буквально враждовали из-за какой-то сугубо личной мелочной неприязни, я так и не понял, в чем была причина.
На мне это никак не отражалось, разве что Калякин стал ещё более полагаться в Полярных Зорях не на двух старших офицеров, а на меня — совсем ещё «зелёного» опера. Первые два-три месяца моей службы он буквально натаскивал меня – как надо общаться с руководством КАЭС, как «оживить» принятых на связь чужих агентов, как подбирать и изучать кандидатов на вербовку. Поначалу несколько раз без предупреждения выходил на контрольные встречи с моими контактами и агентами, проводил «показательные» инструктажи негласных помощников, тщательно вычитывал и редактировал мои письменные документы. В общем, для меня он оказался отличным руководителем, за что я ему благодарен. В дальнейшей оперативной работе, в том числе в разведке, я с такими начальниками не сталкивался. На счёт Калякина отношу я и свои скромные успехи в оперативной работе. По его представлению на втором году службы я получил грамоту Председателя КГБ СССР с личной подписью Ю.В. Андропова, а на третьем году за активную вербовочную работу был представлен на один год раньше срока к внеочередному воинскому званию капитан.
О том, про что говорить не принято
По милицейским меркам, вербовка агента – это рутинное, дежурное мероприятие, как правило, не представляющее особых затруднений. Во всяком случае, таково было мнение моих знакомых милицейских оперо́в. И это легко объяснимо. С одной стороны, хулиганов, душегубов, воров и грабителей не любят все граждане, поэтому их (добропорядочных граждан) легко убедить в необходимости сотрудничества (а иногда и заставить — каждый ведь не без греха). С другой стороны, для работы в криминальной среде далеко не всегда нужны «семь пядей во лбу», то есть не требуется специальная подготов
В чекистской практике вербовочная работа возведёна в ранг особо сложного и ответственного мастерства. Численность шпионов и скрытых врагов государства мала (по сравнению с криминальным сообществом), к тому же они хорошо маскируются, а потому агентуру надо особо тщательно подбирать и специально готовить, обучать. Абсолютно без тени уничижения милицейской работы можно утверждать, что приобретение десяти-двадцати, а то и сорока агентов в год – для сотрудника ОБХСС или уголовного розыска это было в пределах нормы. В КГБ процесс подбора, изучения, проверки и вербовки одного агента мог занимать год и более, а обучение должно продолжаться весь период сотрудничества.
Не буду более углубляться в разъяснения специфики оперативной деятельности. Увы, никаких особенных секретов в вербовочной работе давно уже нет. Но до сих пор не могу смириться с тем, что все детали агентурной работы сейчас подробно излагаются в открытой литературе. Всё-таки тайные средства борьбы должны оставаться тайными не только по сути, но и по форме, тогда они будут более эффективными. Это своего рода «интим» в сфере деятельности спецслужб. В семидесятые-восьмидесятые годы даже само слово «агент» было почти секретным.
Капитанское звание я получил досрочно за восемь качественных вербовок в одном отчётном году. Много позже, в декабре 2002 года, уже в ранге вице-губернатора я приезжал на день энергетика в Полярные Зори и участвовал в торжественном собрании работников КАЭС в местном доме культуры. К удивлению и удовольствию своему встретил приветливые и многозначительные взгляды многих присутствующих в зале работников станции, знакомых по прошлой совместной оперативной работе – мы здоровались глазами. Как говорится в таких случаях, нахлынули воспоминания. Были, правда, и такие, кто тревожно отводил взгляд в сторону (остаюсь в надежде, что это делалось только ради конспирации).
Чтобы закрыть тему негласного сотрудничества, надо сказать ещё кое-о чём. Агентурно-оперативная работа – это обязательная составляющая в деятельности всех специальных служб (поэтому они и называются специальными). Без собственных специальных служб, обеспечивающих государственную безопасность, не может обходиться ни одна нормальная страна. Тот, кто это отрицает — либо утопически наивен, либо плохо информирован. Бесполезно рассуждать о том, хороша эта деятельность или плоха, почётна или постыдна – пусть каждый судит в меру своей гражданской позиции. Убеждёнными противники оперативной деятельности обычно выступают либералы. Ничего плохого в либерализме в его классическом понимании нет. Права и свободы каждой личности – это действительно высшая ценность в человеческом обществе. Но только при условии, что эту ценность признают, уважают и не посягают на неё ВСЕ по отношению ко ВСЕМ. Причём, не только на межличностном уровне, но и на межгосударственном, межрелигиозном, этническом и культурном. А это уже утопия — так не бывает!
В реальности неминуемо возникают противоречия и конфликты. На межличностном уровне они решаются словом или кулаком. Но как только противоречия возникают между сообществами (будь то любые группы людей, политические объединения, конфессии, а тем более государства), сразу же начинается политика. В политике споры и противоречия тоже могут решаться словом или кулаком, то есть дипломатией или военной силой. Но политическая риторика демагогична, лицемерна, лжива и обычно безуспешна, а в ответ на силовые акции можно получить ответный удар, всеобщее осуждение и изоляцию. Поэтому все государства во все времена неминуемо используют в своей политике арсенал тайной политической борьбы – разведку и контрразведку, интриги, акции влияния, обман, подкуп, шантаж и т.д.
Перед гражданами любого государства всегда стоит выбор: честно признавать наличие и необходимость этого тайного противоборства или наивно и даже брезгливо его отрицать. Хуже всего, когда такое отрицание сопряжено с неприязнью к собственному государству и благоговением ко всему иностранному.
Всё это было сказано для того, чтобы назвать одно из самых неприятных явлений в вербовочной работе органов госбезопасности – отказ гражданина от негласного сотрудничества. Если отказывается иностранец, это воспринимается с досадой, но как должное – значит оперативник просто в чём-то недоработал или ошибся. Если же помогать органам отказывается гражданин собственного государства, это вызывает сомнение в его патриотичности.
Сразу же оговорюсь, что здесь я имел в виду самый общий случай, когда оперативник — честный патриот, кандидат на вербовку — не трус, а дело, для участия в котором его привлекают — благое. Кстати, многие граждане сами искренне хотят участвовать оперативной работе и предлагают свою помощь. Но бывает и наоборот — в жизни всё сложнее, чем в учебниках. И всё же отказ человека от сотрудничества с органами госбезопасности на благо своей страны крайне неприятен, и как правило, обусловлен изъянами в личностных качествах одного из участников процесса.
За четыре года службы в Полярных Зорях у меня было несколько десятков кандидатов, подготовленных и изученных до стадии вербовки. Однажды случился категорический отказ. Это было моей ошибкой в подборе кандидата — впоследствии человек оказался совсем неподходящим для нашего дела.
Конечно, не все кандидаты на негласное сотрудничество оформлялись в качестве агентов – часто в этом не было необходимости. И вообще, процедура вербовки нужна, прежде всего, для мобилизации самого агента. Осознание человеком этого формального статуса сродни зачислению его в число штатных сотрудников КГБ. Для кого-то это романтично и почётно, для кого-то — как прыжок с парашютом (обратной дороги нет, и надо лететь). Но главное в подписке о сотрудничестве – это возникновение и осознание ответственности за выполнение дела, к которому человек привлечён, в частности – за достоверность представляемой им информации.
В советском КГБ, кроме «агентов», гораздо более востребованной была другая категория помощников – «доверенные лица». К ней можно было относить практически всех патриотически настроенных людей, которые понимали необходимость чекистской работы и помогали оперативным сотрудникам по мере своих возможностей на более-менее регулярной основе или от случая к случаю. Сильно упрощая, можно назвать их «товарищами по работе». Большинство таких помощников даже не подозревали о своей особой роли в служебной деятельности оперработника. Говорю об этом в прошедшем времени, потому что это всего лишь мои воспоминания. Как сейчас – не знаю.
Свойства памяти
Поскольку упомянул о воспоминаниях, сделаю здесь небольшое отступление от хронологии повествования. Давно заметил в себе одно интересное свойство памяти. В 1984-м закончилась моя служба в контрразведке. Я уехал на учёбу в Москву и через короткое время заметил, что напрочь забыл всех, с кем негласно работал в период оперативного обслуживания Кольской АЭС – фамилии, имена, должности. В памяти оставались только псевдонимы. Но на удивление, когда в 2002 году приезжал в Полярные Зори на день энергетика и увидел в зале дома культуры знакомые лица, мгновенно вспомнил всех своих помощников, вплоть до даты рождения. Много позже такая же ситуация произошла после возвращения из загранкомандировки – из памяти улетучились персональные данные всех иностранцев, с которыми там общался по службе. Но тогда уже я понял, что это не амнезия – просто мозг подсознательно спрятал в свои глубокие хранилища всё то, что не нужно было оперативно вспоминать. Теперь я знаю, что при необходимости смогу вспомнить всё.
Есть ещё одно свойство памяти (гендерное, как я полагаю). Большинство мужчин, например, плохо запоминают внешность людей в деталях – они помнят обобщённый образ человека, который всплывает в памяти при необходимости. Женщины, напротив, запоминают детали – форму бровей и губ, цвет глаз, узор на галстуке, фасон кофточки, отсутствие пуговицы или пятно на лацкане пиджака. Мне часто бывало неловко перед самим собой за то, что не мог детально описать черты лица знакомого человека, хотя знаю алгоритм запоминания и даже тренировался в этом. Возможно, это свойственно не всем мужчинам, но составление словесных портретов почему-то лучше получается у свидетелей-женщин.
В начале своих записей я уже сказал о том, как моя жена Ольга не раз помогала мне в восстановлении некоторых событий прошлого. Я часто поражаюсь и даже иной раз пугаюсь бесконечности её женской памяти. Вспомнив по моей просьбе какой-нибудь конкретный факт из далёкого прошлого, она при желании может восстановить все сопутствующие детали – где, что именно и как всё происходило, все события того дня, кто присутствовал и что говорил, где находились остальные члены семьи, иногда даже день недели и погоду за окном. Все старые семейные фотографии она подробно комментировала, когда я их сканировал и вносил в общую компьютерную фототеку. Удивительна человеческая память!
Продолжение вскоре последует. Предыдущие четыре фрагмента книги можно прочесть на сайте в разделе «СТАТЬИ».